Неопределенность в терминологии, различие интересов стран приводят к тому, что понятие терроризма расплывается. Следуя логике, которую предоставляет мировое сообщество, страны Евразийского пространства готовы обозначить любых террористов как международных.
В конце прошлой недели в Алматы состоялось заседание экспертного клуба на тему «Борьба с терроризмом в свете интеграционных процессов». Организатором выступил общественный фонд «Мир Евразии». Казахстанские эксперты обсудили вопросы ужесточения антитеррористического законодательства в ряде стран бывшего СССР, совместного противостояния терроризму в рамках интеграционных проектов, программы сотрудничества по борьбе с терроризмом и иными насильственными проявлениями экстремизма в рамках СНГ, ШОС и ОДКБ. Формальным поводом для обсуждения стало то, что прошло 80 лет с тех пор, как мировое сообщество впервые задумалось о необходимости объединения усилий в борьбе с терроризмом — в 1934 году этот вопрос был внесен на рассмотрение органов Лиги Наций.
«По сути, трансформация законодательства связана с тем, что понятие «терроризм» начинает размываться и в принципе сливается с понятием «экстремизма», — отметил политолог, профессор Казахстанско-немецкого университета Рустам Бурнашев. — Понятие экстремизма шире. Соответственно, когда мы ставим вопрос о борьбе с экстремизмом, теряется понимание того, с чем мы боремся. Достаточно распространенный пример: обвинить человека в террористической активности можно только на основании четких материальных факторов – при наличии у него взрывных веществ, конкретных действий. Обвинить человека в экстремизме можно фактически без материальной базы».
Эксперты, участвовавшие в обсуждении, не раз отмечали необходимость уточнения понятийного аппарата данной проблемы. Бывает, что к международным террористам причисляют и сепаратистов и участников криминальных разборок. Универсальной, общеприемлемой интерпретации понятия «терроризм» еще нет. Исследователи предупреждают, что даже понятия «терроризм» и «террор» не стоит смешивать. Как явление, терроризм постоянно мутирует, многое зависит от исторической, социальной и политической конъюнктуры. Она и определяет различие в подходах.
«Для одних это терроризм, для других – инструмент воздействия, влияния и это часто используется странами. Поскольку это существует, терроризм будет иметь и такую сторону», — заметил главный научный сотрудник КИСИ при Президенте РК Санат Кушкумбаев. — Есть правовая неопределенность, потому что в странах ШОС нет единого определения понятия терроризма. Да, оно существует в общих декларациях, национальных законодательных актах, но когда доходит до дела, то, например, собрание представителей какого-нибудь этнического меньшинства у нас останется незамеченным, а может даже и в прессе будет освещено – это нормальное явление. В Китае данное явление может рассматриваться как сепаратизм, с последующим уголовным преследованием». Эксперт также обратил внимание на то, что в рамках антитеррористического сотрудничества не всегда находятся правовые основания чтобы выдать того или иного обвиняемого человека. «Этот вопрос больше зависит от общих отношений между странами, — подчеркнул Кушкумбаев. — Можно и в нашем регионе посмотреть – в Таджикистане или в Узбекистане. Как известно, периодически, в Таджикистане задерживают людей, которым приписывают членство в Исламском движении Узбекистана, Союзе исламского джихада или в иных экстремистских и террористических структурах, призрачно намекая на соседнюю страну».
Так называемая «проблема-2014», то есть угроза распространения терроризма в связи с планируемым выводом международных сил безопасности из Афганистана в очередной раз актуализирует необходимость корректировки терминологии.
«Есть два понятия: международный терроризм и просто терроризм. Между ними большая разница, которая в нашем Евразийском пространстве жестко не фиксируется. То есть мы следуем логике, которую нам предоставляет мировое сообщество – для нас это удобно, мы готовы обозначить любых террористов как международных. В том числе на основании того, что в Аль-Каиде или в Исламском движении Узбекистана представлено столько-то национальностей. Получается, что мы создаем структуры международного уровня, направленные на борьбу с вызовами и угрозами, которых мы просто-напросто не имеем», — отметил Бурнашев. Политолог привел интересный пример Узбекистана. Когда в 1999 году страна столкнулась с террористической активностью, то приняла, по сути, англосаксонский тезис о том, что терроризм носит международный характер и выступила с инициативой создания международных организаций в рамках СНГ по борьбе с терроризмом. «Эта инициатива быстро исчезла, и Узбекистан перешел на борьбу с терроризмом на национальном уровне, потому что стало понятно, что подобные действия на международном уровне неэффективны», — сказал он.
«На глобальном уровне какого-то общепринятого, устойчивого определения терроризма не существует. В национальных законодательствах – кто в лес, кто по дрова», — разъяснила ситуацию главный научный сотрудник КИСИ при Президенте РК Леся Каратаева. По ее словам, на международном уровне есть попытки сделать какой-то шаг к унификации понимания терроризма путем создания модельных законов. «Но здесь, если вы посмотрите документацию того же СНГ, то увидите, что каждое соглашение по совместной борьбе с терроризмом имеет ряд оговорок со стороны различных стран. Оговорка есть у Молдовы, у Украины, есть особое мнение у Армении, Азербайджана. Оговорки, как правило, включают в себя нежелание страны брать обязательства по гармонизации законодательства», — подчеркнула эксперт.
При этом разница взглядов национальных правительств на принципы и допустимые рамки совместных действий в борьбе с терроризмом может быть объяснена и тем фактом, что имеющиеся интеграционные объединения охватывают огромные территории, включающие в себя государства, подверженные разным угрозам. «Не интересно Александру Лукашенко направлять «своих ребят» в Центральную Азию для того, чтобы противодействовать каким-то террористам, которые собственно говоря, Беларуси никак не угрожают», — заметила Каратаева. В свою очередь, неопределенность в понимании, различие интересов у стран приводят к тому, что понятие терроризма политизируется. «Даже в кейсе с Украиной: в определенный момент Майдан был назван террористическим. Кому в голову пришло реально воспринять, что это действительно акт терроризма? – задался вопросом эксперт. — Понимание, что именно название этого явления террористическим дает возможность власти принять силу, потому что террористы находятся вне закона. Тем не менее, развития данный тезис по разным причинам не получил».
В интеграционных процессах единой линии борьбы с общими, казалось бы, угрозами, нет. Об этом сказал директор Центра актуальных исследований «Альтернатива» Андрей Чеботарёв. «Есть Антитеррористический центр СНГ, есть РАТС ШОС, есть определенные механизмы в ОДКБ. Их представители иногда, видимо, встречаются. Но общей линии не существует, — высказал свое мнение политолог. — Если мы видим сотрудничество, то в лучшем случае на уровне выдачи одной из стран-участниц другой случайно пойманных лиц, подозреваемых в экстремизме и терроризме. А что собственно происходит, проводятся ли какие-то спецоперации? По крайней мере, их никто не разглашает. Хотя мне кажется, если операция проведена успешно на межгосударственном уровне, ее результаты через какое-то время следует огласить. Важно показать гражданам, что терроризм есть, но идет реальная борьба с ним и есть реальное сотрудничество между странами-участницами указанных межгосударственных структур».
«Было бы здорово, если бы люди вообще не знали о том, что такое терроризм, — заявил ведущий эксперт Центра военно-стратегических исследований Андрей Хан. — Но, к сожалению, действия, квалифицируемые как террористические, все чаще становятся неотъемлемой частью региональных или внутренних конфликтов. Как отмечалось, нет единообразия в понимании того, что считать терроризмом. Поэтому содержанием всех совместных программ является унификация законодательной базы по борьбе с терроризмом, не допускающей слишком широкого или двоякого толкования. Толком мы здесь не договоримся и сами друг друга не убедим в своих вариантах определения терроризма».
Сергей Михайличенко (ОФ «Мир Евразии»)
