Геополитическое положение и большой углеводородный потенциал Каспийского региона изначально сделали его объектом притяжения и активности не только прибрежных государств, но и внешних акторов, включая США, Европейский союз, Турцию и Китай. Под влиянием энергетического фактора уже к концу 1990-х гг. в регионе действовали такие известные компании, как «Chevron», «Exxon Mobil» (США), «British Petroleum», «British Gas» (Великобритания), «Shell» (Великобритания/Нидерланды), «Total» (Франция), «Eni» (Италия), «CNPC» (Китай) и т.д. Сегодня иностранные компании активно участвуют в нефтегазовых проектах в Азербайджане, Казахстане и Туркменистане.
Вместе с тем, осознавая стратегическую значимость Каспийского региона, внерегиональные акторы не ограничиваются только своим участием в его экономическом развитии. Они используют весь доступный инструментарий, в том числе по линии военно-политического взаимодействия, для расширения здесь своих позиций. В этих условиях вопросы поиска, освоения, эксплуатации потенциальных месторождений углеводородов на Каспии, а также экспорта последних на мировые рынки, уже давно вышли из чисто экономической плоскости в политическую.
В течение последних трех лет можно выделить следующие основные тенденции, характеризующие действия отмеченных выше внешних игроков в Каспийском регионе.
Во-первых, это рост уровня экономического присутствия Китая, особенно в нефтегазовых проектах. Так, в Казахстане Китайская национальная нефтегазовая корпорация (CNPC) вошла в сентябре 2013 года в проект освоения месторождения Кашаган посредством приобретения 8,33% акций, которыми ранее владела вышедшая из него американская компания «ConocoPhilips». По недавнему заявлению президента РК Нурсултана Назарбаева, в настоящее время 20% казахстанской нефти добывается китайскими компаниями.
Туркменистану в апреле 2011 года Китай предоставил кредит в 4,1 млрд. долларов США на реализацию второго этапа промышленного освоения крупнейшего в стране газового месторождения Южный Иолотань. А в мае этого года CNPC, разрабатывающая в этой стране договорную территорию «Багтыярлык», построила завод по подготовке товарного газа мощностью 9 млрд. кубометров в год. В свою очередь Ашхабад выразил намерение увеличить к 2020 году поставки своего газа Пекину до 65 млрд. кубометров. В Иране Китай проявляет интерес к освоению нефтяного месторождения «Сардар Джангал» в Каспийском море, которое Тегеран считает своим.
Особую активность Китай демонстрирует в реализации трубопроводных проектов, обеспечивающих поставки ему нефти и газа из прикаспийских стран. В рамках данного направления, в частности, в июне этого года введена в эксплуатацию третья ветка транснационального газопровода Туркменистан – Китай с пропускной способностью 25 млрд. кубометров газа в год. В прошлом году было объявлено о расширении пропускной способности нефтепровода Казахстан – Китай с 10 млн. до 20 млн. тонн нефти в год. Обе страны также реализуют проект строительства газопровода Казахстан – Китай.
В этих условиях Китай все больше и больше вовлекается в политико-экономическую конкуренцию как с Россией, так и с Западом. Правда, с Россией эта конкуренция проявляется в меньшей степени, учитывая сотрудничество двух стран в вопросах поставок в Китай российских нефти, (кстати, через Казахстан) и газа. Более ощутимой она выглядит для Евросоюза, заинтересованного в импорте туркменского газа и связанной с этим реализацией проектов по созданию «Южного газового коридора», поскольку львиная доля этого газа идет на экспорт в Китай.
Во-вторых, реализация с 2011 года США стратегии «Новый шелковый путь», призванной интегрировать между собой такие два региона, как Центральная и Южная Азия. Составной частью данной стратегии является образование единого регионального энергетического рынка, предполагающего поставки энергоресурсов из Центральной Азии в южноазиатские страны через Афганистан. Данный проект также включает планы по строительству высоковольтных линий электропередач из Таджикистана и Кыргызстана в Афганистан и Пакистан.
Очевидно, что сами США не являются настолько заинтересованными потребителями энергоресурсов из Центральной Азии и Каспийского региона, как те же Китай и Евросоюз. Другое дело, что они активно участвуют в связанных с ними экономических и транспортных проектах, поскольку это участие предполагает их постоянное присутствие и продвижение своих геостратегических интересов в регионе. Что касается стратегии «Нового шелкового пути», то она явно направлена на создание некоего макрорегиона, находящегося под влиянием США. При этом чисто объективно прослеживается заинтересованность последних переориентировать внешнеполитическую и внешнеэкономическую активность двух прикаспийских и одновременно центральноазиатских стран — Казахстана и Туркменистана на Южную Азию. В свою очередь это должно способствовать снижению данной активности в направлении России и Китая, а также усилению дезинтеграции внутри каспийской пятерки.
В целом, рассматриваемая стратегия, судя по всему, является многоуровневой и рассчитанной на продолжительную перспективу. В ней не прослеживается каких-либо жестких задач и сроков по их выполнению. С одной стороны, это дает Вашингтону достаточно большое поле для деятельности в двух важных регионах Азии. С другой же стороны, эта стратегия имеет ряд уязвимых мест, включая, прежде всего, ее максимальную ориентацию на экономическое восстановление политически нестабильного Афганистана, а также дезинтеграционные процессы в Центральной Азии. С учетом всего этого ее перспективы представляются весьма туманными. Другое дело, что само наличие «Нового шелкового пути» свидетельствует о том, что, несмотря ни на какие трудности и вызовы текущего момента, США продолжают продвигать свою политику в Центральной Азии и зоне Каспийского бассейна.
В-третьих, предстоящий до конца 2014 года вывод подразделений Международных сил содействия безопасности (ISAF), действующих под эгидой НАТО, из Афганистана. Данный процесс уже идет, судя по некоторым данным, с 2013 года посредством отправки наземным, воздушным и морским сообщением главным образом контейнеров с военной техникой и оборудованием и грузов невоенного назначения.
Из прикаспийских государств в процессе данного транзита уже участвует Казахстан, который на сегодня подписал соответствующие соглашения с Великобританией, Италией, Францией и США. В рамках этого транзита, в частности, уже задействованы аэропорт Шымкента и морской порт Актау. По информации пресс-аташе Посольства США в РК Дэвида Гэмбла, озвученной в ноябре прошлого года, «В настоящее время США производят отправку продовольствия, топлива и груза общего назначения через порт Актау. Данная операция имеет исключительно коммерческий характер, при котором подрядчики производят транспортировку груза для американских войск по Северной распределительной сети».
В процесс рассматриваемого транзита, скорее всего, вовлечен и Азербайджан. В частности, в апреле этого года заместитель генерального секретаря НАТО Сорин Дукару заявил о том, что «Азербайджан открыл для нас транзитные возможности». А в августе побывавший в Баку во главе американской военной делегации начальник Транспортного командования США генерал Пол Селва дал высокую оценку вклада Азербайджана в поддержку ISAF и выразил удовлетворение функционированием через эту страну одного из транзитных маршрутов в перевалке грузов. В свою очередь министр иностранных дел АР Эльмар Мамедъяров выразил намерение своей страны продолжать оказывать участникам антитеррористической операции в Афганистане помощь, включая расширение транзитных возможностей в связи со строительством нового морского порта в Аляте и железной дороги Баку-Тбилиси-Карс.
Вместе с тем не исключено, что транзит из Афганистана будет использован США и НАТО для обеспечения своего присутствия на территории Азербайджана и Казахстана на продолжительное время и, как следствие, оказания нужного им воздействия на политическую ситуацию в Каспийском регионе в целом. В пользу таких опасений, в частности, говорят открытие в мае этого года в Ташкенте представительства НАТО в Центральной Азии и Закавказье и последовавшие за этим переговоры США с Узбекистаном относительно размещения в городе Термез американской военной базы.
В-четвертых, постепенное снятие в последнее время напряженности в отношениях между Западом и Ираном. Судя по всему, это стало возможным в связи с тем, что Иран демонстрирует готовность пойти на некоторые уступки в рамках своей ядерной программы. Так, во второй половине ноября этого года ожидается согласование и возможное подписание соответствующего соглашения между ИРИ и «шестеркой» международных посредников в лице Великобритании, Германии, Китая, России, США и Франции.
При этом со стороны США, согласно озвученному в июле этого года заявлению госсекретаря Джона Керри, продолжается процесс приостановки санкций и предоставить Ирану доступ к 2,8 млрд. долларов на его замороженных счетах. А Евросоюзом на текущий момент отменены ранее установленные санкции против 14 иранских компаний. Снижение уровня санкционного давления со стороны Вашингтона и Брюсселя внесло определенное оживление в сферу внешнеэкономических связей Тегерана. Так, 13 зарубежных компаний, в том числе из Великобритании, Франции, Южной Кореи и Японии, изъявили готовность инвестировать в газовую отрасль Ирана в общей сложности около 15 млрд. долларов США.
В то же время посредством таких шагов навстречу Ирану США явно рассчитывают добиться от него максимальных уступок в свою пользу. Примечательно, что после проведения в июле этого года очередного раунда переговоров между Ираном и «шестеркой» заместитель госсекретаря США по политическим вопросам Уэнди Шерман заявил о том, что будущее соглашение по ядерному урегулированию должно затрагивать также вопросы ракетной программы ИРИ. Тем самым США пытаются расширить предмет переговорного процесса с Ираном, добиваясь в конечном итоге максимального ослабления его оборонного потенциала. Если они намерены настаивать на этом своем требовании, то переговорный процесс рискует затянуться на неопределенное время. Хотя следует ожидать, что остальные участники «шестерки», включая Китай и Россию, не допустят такого возможного развития событий.
В целом, дипломатические маневры Запада по «умиротворению» Ирана можно рассматривать в контексте стремления внести определенную разобщенность между ним и Россией. Это особенно актуально на фоне активного за последние три месяца сближения Москвы и Тегерана по различным направлениям политического и экономического характера. Особенно это проявилось на прошедших 29 августа в Москве переговорах между главами внешнеполитических ведомств двух стран Сергеем Лавровым и Мохаммадом Джавадом Зарифом.
В-пятых, введение США и Евросоюзом в июле и сентябре этого года пакета экономических санкций в отношении России в связи с ее позицией вокруг известных событий в Украине. В число санкций, в частности, вошли ограничения на продажу в Россию высокотехнологичного оборудования для нефтяной и газовой промышленности, включая оборудование для глубоководного бурения. Еще более ощутимыми являются ограничение доступа к финансово-банковской системе Запада некоторым российским компаниям, включая «Газпром», «Газпромнефть» «Роснефть», «Транснефть» и «Лукойл». Кроме этого, США и ЕС запретили своим компаниям предоставлять российским партнерам услуги по разведке и производству глубоководной и арктической нефти, а также для проектов со сланцевой нефтью.
Экономический эффект указанных санкций еще предстоит оценить. В то же время уже наблюдаются попытки перевести данные меры в политическую плоскость в контексте ситуации не только в Украине, но и на Каспии. Так, например, в ходе рабочего визита в Азербайджан в июле этого года бывший тогда министром энергетики Великобритании Майкл Фэллон заявил о том, что возможные попытки России препятствовать развитию «Южного газового коридора» будут пресекаться Западом, включая возможное расширение уже принятых в отношении нее санкций. Такую позицию можно расценить как сигнал азербайджанскому руководству относительно совместной реализации Азербайджаном и ЕС энергетических проектов без необходимости учета мнения России.
В-шестых, все это происходит на фоне нарастающей конкуренции между различными как уже действующими, так и проектируемыми нефтепроводными и газопроводными маршрутами, которые осуществляются или планируются Россией, с одной стороны, и Евросоюзом и Турцией, с другой стороны. Эта конкуренция проявляется, прежде всего, между нефтепроводами Каспийского трубопроводного консорциума (КТК) и Баку – Тбилиси – Джейхан. Причем в последнее время она связана с ожиданиями возобновления постоянной добычи казахстанской нефти на Кашагане.
Кроме того, идет лоббирование ЕС строительства Транскаспийского (с участием Азербайджана и Туркменистана), Трансанатолийского (TANAP) и Трансадриатического (TAP) газопроводов, призванных обеспечить поставки главным образом азербайджанского газа в Европу в обход России. Все они входят в так называемый «Южный газовый коридор». При этом на фоне напряженных отношений между Россией и Западом Евросоюз также занимает позицию неприятия реализуемого Россией в сотрудничестве с рядом европейских стран проекта строительства газопровода «Южный поток».
В целом, политику внешних игроков в Каспийском регионе следует оценивать с точки зрения расширения своего присутствия и влияния здесь. При этом акцент делается на создании атмосферы острой конкуренции и возникновения на этой волне недоверия между различными прикаспийскими государствами. По крайней мере, США, Евросоюз и Турция делают акцент на двусторонние отношения с некоторыми из этих стран при игнорировании остальных либо пробуют фактически «разбивать» эти страны по группам в рамках предлагаемых им тех или иных проектов. В создании и деятельности постоянного формата взаимодействия прикаспийских стран на многосторонней основе они явно не заинтересованы.
Андрей Чеботарёв
